С удочкой и рюкзаком

В верховьях Западной Двины

У каждого любителя ужения, наверное, есть свое Эльдорадо. Для меня таким томительно-заманчивым, притягательным уголком долгое время было верховье Западной Двины. О рыбалке в этих местах я мечтал денно и нощно: мечтал, сидя с удочкой на берегу светлоструйной Ветлуги и в юркой лодчонке на тихих, задумчивых плесах вышневолоцких озер, в травянистых окских старицах и на просторах матушки-Волги. И вот, наконец, мои мечты сбылись. Трехсильная «Кама» тянет нашу лодку дальше и дальше по вечерней реке.

Западная Двина, прорезая густые лесные массивы, голубой лентой вьется меж песчаных берегов, она то проворно и игриво несет светлые, ничем не омраченные воды через перекаты, то с разбегу ныряет в глубокий омут и долго крутит, вертит, беспокойно мечется по плесу, пока, наконец, умиротворенная, расслабленная, притихшая, не выплеснется стремительным прозрачным потоком на мелководье, чтобы продолжить свой бег. Бесчисленные ямы, суводи, быстринки дают приют стаям леща, язя, голавля, плотвы, окуня, судака. Смекалистый рыболов может добыть прожорливую щуку и апатичного линя, сома-тяжеловеса и скользкого, змеевидного угря, забияку жереха и угрюмца налима.

...Ясное росное утро застало нас вдали от населенных пунктов, на берегу небольшого округлого омута. Тут когда-то пытали счастья туристы-рыболовы: по обрезу воды вбиты прочные рогульки для удилищ, там и сям в траве слюдяные отблески чешуи, а в сторонке, на бугорке, полуобгорелые остожья от шалаша. Наши предшественники, видимо, не зря облюбовали этот уголок. Клев в омутке начался отменный. Окуни и плотвицы, подлещики и подъязки буквально не давали насадке достигнуть дна, торопливо «садились» на крючок. Изредка попадались матерые экземпляры, и тогда, бросив удочку, мы спешили друг другу на помощь.

Солнце подобралось к зениту, и клев мало-помалу затих. В небесном прогале выросли снежно-молочные глыбы облаков с оббитыми гребнями. Окреп ветерок. С луговой понизи наплыл сладковатый настой цветущих трав. Где-то в лесу, в чащобе, призывно, неутомимо закуковала кукушка...

Не переместиться ли нам ближе к излучине?

Берег здесь повзгористей, суше, круто ломается к воде. Приземистые деревца, опушенные ивняком, выпростали над медлительным потоком узловатые встрепанные ветви, притеняя речную глубь. А чуть отступя, на пологом взъеме, группками, будто судача, белокорые ровесницы-березки; их сочные яркие кроны обласканы солнцем, в изумрудных переливах. Вокруг пестроцветье духовитых полян.

- Красивое местечко, ничего не скажешь, - подоспел приятель, - Да для ловли несподручное: сплошь кусты - к воде не подберешься... - Он шагнул в ивовую непролазь, хотел что-то сказать, но вдруг пригнулся, отпрянул назад, зашептал взволнованно, прерывисто: - Там... у самого верха...

- Щука?

- Не-ет, голавль, кажется... Здоровущий - жуть!

Подобравшись к берегу, сквозь оконце в ивовой стене ощупываю взглядом омутисто-темную заводь и сразу же натыкаюсь на толстый, притопленный обрубок задубевшей, с прозеленью, лесины. Странно, почему его не сносит течением? И тут только понимаю, что никакой это не обрубок лесины, а черноспинный увалень голавль, недвижный, с оранжевыми плавниками, нежится в лучах полуденного светила. И не один: несколько дальше рядами, как на параде, десятки его собратьев, правда, более скромных размеров. От увиденного захватило дух.

Коротко посовещавшись, бросаемся на заготовку мух, бабочек, жуков. Как нарочно, они все попрятались. Все же удалось заполучить дюжину насекомых. И вот они гуськом, одно за другим, сносятся течением туда, где стоит, притаившись, голавлиная рать. Последней плывет, трепыхаясь, нарядная бабочка, привязанная к острому кованому крючку. Вот насадки уже не видно, а леска все уходит и уходит с катушки. Нервы напряжены. Возьмет или не возьмет?

Неожиданно приятель, стоявший «на стреме», резко взмахнул рукой: поклевка! Рывок - и нейлоновая нить от буйной тяжести звенит, режет воду, рвется из рук. Подсеченная рыбина тянет в глубину. «А что, если там коряги? - захолонуло в груди. - Тогда все пропало...» Решаю во что бы то ни стало остановить голавля, и это мне удается. Теперь осталось утомить его. В азарте не замечаю, как ставлю ногу с берега в пустоту и через секунду вместе с удочкой с громким плеском падаю в воду. Когда же, вынырнув, мокрый, испуганный, ощущаю под ногами твердое дно, крючок, увы, оказывается пустым.

Посмотрев на меня, приятель хохочет:

- Ну и сальто... Жаль, не было кинокамеры...